Через год после той самой ночи, когда чёрт носил Вакулу над селом и возвращал его с царскими туфлями, в той же самой хате воцарилась другая тишина — не та, что родилась от страха и чудес, а тихая, теплая, оттого что дом стал домом. Вакула научился плести из своих старых забот смирение; Оксана, познав цену слов и подарков, теплей улыбалась, но и горделиво держала голову — не от ветра, а от любви, что не требовала доказательств.
Село помалкивало о туфлях, но не забывало о чуде: дети шептались у печи, старики спорили, перепевая старые предания, а Солоха и чёрт по-старому обменивались насмешками — только теперь в них было меньше злобы и больше привычки. Сам чёрт, получив поучительную оплеуху от царя-судьбы, стал хитрее: он мог позвать бурю, спрятать сапог или подкинуть зависть, но не решился тронуть тот покой, что рос вокруг огня Вакулы.
Однажды ранним морозным утром к кузнице пришёл незнакомец — не того мира облик, а притворный голос галантного покупателя. Он хотел купить не сапоги, а сердце Вакулы: спросил о ремёслах, о смелости, о любви. Вакула отвечал просто; Оксана подала чай; соседи подсуетились. Незнакомец, увидев такую простоту и силу, моргнул — и чёрта в нём как рукой сняло. Оказалось, что истинная сила не в обманах и не в чудесах, а в тех мелких делах, которые день за днём создают счастье.
Чёрт ушёл — не разбитый, а задумчивый; говорил, дескать, он ещё вернётся, но не той скорбью и местью, а, может, за уроком. Село же праздновало не столько туфли, сколько то, что вокруг печи явилась новая традиция: каждый год в ночь перед Рождеством соседи приносили теплоту друг другу — и это было чудо, которое не вытащишь никакой силой, разве что только открытым сердцем.