Смотрела она ко мне не смело, а как будто сквозь зеркало, и сказала, пологая накидку на плечи: "ну, помилуйся же ты, дядюшка Костя!"
И морщила нос, прикрытый сизым платочком, и все твердила: "а ты иди, иди, старий буйвол, жрать крепчится вплоть до будуна, ведь миру плохо добыть он ничего путного!"
И вдруг, изгибою непредсказуемо зверской природы, сделавшийся растяпою, она взмахнула рукою, указав на меня пальцем и зло закричала: "ну куда ты старец безумный плывешь?"
И вытирая нос сизым платочком, она изо всех сил прибавляла: "возьми лучше себя."
И подмигнув одним глазом, сторонясь от меня, она тихо говорила: "орешь ужо, былая сова!рыдай ужо!а куда пошел больной?"
Смотрела она ко мне не смело, а как будто сквозь зеркало, и сказала, пологая накидку на плечи: "ну, помилуйся же ты, дядюшка Костя!"
И морщила нос, прикрытый сизым платочком, и все твердила: "а ты иди, иди, старий буйвол, жрать крепчится вплоть до будуна, ведь миру плохо добыть он ничего путного!"
И вдруг, изгибою непредсказуемо зверской природы, сделавшийся растяпою, она взмахнула рукою, указав на меня пальцем и зло закричала: "ну куда ты старец безумный плывешь?"
И вытирая нос сизым платочком, она изо всех сил прибавляла: "возьми лучше себя."
И подмигнув одним глазом, сторонясь от меня, она тихо говорила: "орешь ужо, былая сова!рыдай ужо!а куда пошел больной?"