Коротко и по существу — какие приёмы создают одновременно сатирическое и фантастическое изображение Москвы в сцене бала Сатаны:

Контраст бытового и мифологического

Обычные московские детали (улицы, чиновники, бытовые пороки) соседствуют с древними мифами и демонами. Это одновременно делает изображение узнаваемым (сатира на современную Москву) и выводит его за пределы реальности (фантастика).

Гротеск и карикатура портретов

Черты персонажей преувеличены до искажения: мелкие пороки — до сатирических дефектов. Одновременно гротеск подчеркивает нереальность бала: лица, жесты, превращения — как в фантастическом представлении.

Ирония повествования и авторская интонация

Рассказчик иронизирует над действием и героями, что усиливает сатиру (насмешка над московским лицемерием) и вместе с тем создаёт дистанцию, позволяющую воспринимать сцену как сверхъестественное зрелище.

Пародия и интертекстуальность

Использование эпических, библейских и классических мотивов (салонная роскошь, ритуалы бала) в сочетании с советской/москвовской реальностью превращает картину в пародию: элиту города выставляют на бал сатаны как на фарс. Интертексты усиливают ощущение «вне‑истории», т.е. фантастичности.

Символика и аллегория

Бал функционирует как аллегория морального состояния Москвы: роскошь и пиршество — символы нравственного упадка. Символы одновременно дают сатирическое обобщение и мифологизируют сцену.

Хореография и массовые сцены

Массовые эпизоды, процессии, странные танцы и ритуалы меняют привычную социальную иерархию — чиновники и богачи оказываются в роли посмеяния. Это делает сцену гротескно‑комичной и одновременно зрелищно фантасмагорической.

Языковые контрасты и стилизация

Сочетание высокий стиль / архаизмы (ритуальные описания) с разговорной/жаргонной речью московских персонажей создаёт двоякий эффект: торжественная оболочка обнажает смешной, пошлый смысл — сатира; архаика и торжественность усиливают ощущение праздника «не из этого мира».

Пространственно‑временные искажения

Нарушение обычной логики времени и пространства (перемещения, полёты, внезапные появления) переводит Москву в режим фантастического пространства, а сатира заключается в том, что именно «обычные» городские пороки открываются в этом ином регистре.

Сенсорика и эстетика роскоши

Богатые, иногда перегруженные образы (свет, запахи, декорации, еда) играют двойную роль: эстетика великолепия высмеивает чревоугодие и тщеславие горожан; одновременно они усиливают иллюзию сверхъестественного бала.

Моральная инверсия и карнавализация

Традиционные моральные нормы перевёрнуты (виновные возносятся, респектабельные разоблачены) — карнавальный приём Бахтина: смех трансформирует город, делает сцену одновременно сатирической (насмешка над порядками) и трансцендентной (праздник, где мир поменян правилами фантастики).

Итог: сочетание иронии, гротеска, интертекстуальных мифов, пространственно‑временных искажений и языковых контрастов превращает бал в сцену, где московские пороки обнажаются и высмеиваются, а сама Москва — на глазах читателя — становится одновременно сценой сатиры и сверхъестественной фантасмагории.