Кратко: оба романа показывают, что «женственность» и «честь» у женщин XIX века — не только личные качества, но социальные роли, санкционированные классом и культурой; судьбы Анны Карениной и Эммы Бовари формируются одновременно внешними институтами (браком, общественным мнением, экономикой) и авторской позицией, которая либо прямо морально осуждает поступки героини (Толстой), либо иронически фиксирует их трагикомичность и причинность (Флобер).
1) Социальная структура и образ «женственности»
- Анна: аристократическая иерархия, патриархальные нормы. «Женственность» требует прежде всего верности, материнства, социального поведения; женщина как хранительница семейной чести. Утрата супружеской верности ведёт к публичному осуждению и полной изоляции.
- Эмма: буржуазная провинция, культ уважability и потребления. «Женственность» связана с идеалом романтической страсти, потреблением эстетических благ и поддержанием репутации; но экономическая уязвимость (кредит, долг) делает её зависимой и уязвимой иначе — падение происходит через разорение и моральную пустоту, не столько через общественный скандал, сколько через разрушение личной жизни и средств к существованию.
2) Понятие «чести»
- У Анны честь — публичный и семейный статус, тесно связанный с сексуальной честностью; её адюльтер воспринимается как предательство супружеского долга и как угрозa родовому/социальному порядку. Честь здесь коллективна: общество присуждает приговор.
- У Эммы честь — больше вопрос личной репутации и экономической благонадежности; буржуазная честь связана с внешним видом, кредитоспособностью, общественным положением. Её измены и долги разрушают способность «держать лицо» в обществе, но конфронтация с обществом чаще реализуется через финансовый крах и моральную пустоту, чем через публичный суд.
3) Авторская позиция
- Толстой: сочетание психологического проникновения и нравоучительной позиции. Он глубоко исследует внутренний конфликт Анны, но одновременно подвергает её страсть нравственной оценке: в финале роман склоняется к идеям семейного долга, нравственного возрождения (напр., эпизод с Левиным) и показывает разрушительность индивидуальной страсти. Авторитет автора поддерживает общественное осуждение как «естественное» следствие.
- Флобер: ироническая, дистанцированная, почти клиническая манера. Флобер не даёт явного морализаторского приговора; он демонстрирует причинно‑следственные связи: романтические иллюзии + скука + провинциальная ограниченность + кредит = катастрофа. Суд над Эммой скорее экономико‑социальный и эстетический, чем моральный — читатель видит безжалостную закономерность, а не божественный или нравственный приговор.
4) Как это формирует судьбы
- Анна: социальная структура лишает её опор (нет равнозначной женской автономии, отец/муж/любовник — все ролевые позиции уязвимы), общественный позор усиливает внутренний разрыв; авторская нравственная оценка делает трагедию одновременно личной и «предупредительной» — итог: самоубийство как предельно драматическая расплата.
- Эмма: экономическая и культурная структура тянет её к потреблению и романтическим проекциям; долг и мелочная провинциальная мораль «доводят» её до краха; флоберовская ирония показывает гибель как неизбежный результат сочетания характера и среды — итог: самоубийство тоже, но как закономерный финал социальных и личных ошибок, а не как объект нравственного суда.
Вывод: и в России, и во Франции XIX века образ женственности конструируется обществом и ограничивает выбор женщины; «честь» у женщин оказывается институционализированной (политика пола, экономическая зависимость, репутация). Различие в авторской позиции (морализм Толстого vs ирония Флобера) меняет акценты: у Толстого трагедия Анны служит нравственным уроком и пространством для духовной полемики, у Флобера гибель Эммы показана как холодно‑реалистическое следствие социальных механизмов и личной иллюзии.