Кратко: и французская, и русская реалистические школы XIX века ($\text{XIX}$) стремились показать «будничную» реальность, но делали это разными приёмами — французская чаще ставит акцент на социологической, внешней детальности и объективной иронии; русская — на психологическом, морально‑эпическом осмыслении быта, смешении лирики, гротеска и народной речи. Ниже — ключевые различия с примерами.
1) Функция деталей
- Франция: детали служат социологическому анализу и типизации. Точная, «журналистская» описательность обозначает классы, профессии, условия существования (Balzac, La Comédie Humaine). Пример: в «Папаше Горьо»/«Пere Goriot» деталями интерьеров и мебели показывается социальное падение жильцов пансиона.
- Россия: детали чаще становятся морально‑символичными и психологически значимыми. Описание вещи или комнаты раскрывает характер и нрав героя (Толстой — сцены крестьянского труда у Левина; Гончаров — интерьер Обломова как символ апатии). Пример: у Гончарова (Oblomov, $1859$) длительные описи спальни и одежды показывают пассивность героя.
2) Нарративная позиция и ирония
- Франция: обычно холодная, ироничная, «объективная» позиция автора; свободный косвенный перевод мыслей (free indirect style) у Флобера (Madame Bovary, $1857$) даёт смещение между чувством героя и авторским суждением. Описание быта часто лишено прямой моральной оценки, видимо «научно» фиксируется.
- Россия: более вовлечённый, нравственно‑оценочный голос автора; часты авторские отступления, проповедь или сатирическая интонация (Гоголь, Достоевский, Толстой). Пример: у Гоголя (Dead Souls) бытовые списки и портреты чиновников превращаются в сатирические типы.
3) Психологизация vs. социологизация
- Французская проза склонна к социологической детерминации (Золя — натуралистическая «научность», среда как причина пороков): быт описан как среда, формирующая тип.
- Русская проза сочетает среду с глубокой психологией: бытовые детали возбуждают внутренний поток сознания (Достоевский — «Записки из подполья», «Преступление и наказание»: тесный коммунальный быт, кабаки и комнаты дают социальную и психическую плотность).
4) Речь и регистры
- Франция: точный, часто технический лексикон (профессии, сделки, изделия), газетная/деловая конкретность.
- Россия: смешение книжной высокой речи с живой разговорной, фольклорными оборотами, просторечием — бытовые сцены передаются через диалоги и говоры, давая «национальный» колорит (Тургенев — крестьянские этюды; Пушкинский/народный тон у Гоголя).
5) Типизация vs. уникализация
- Франция: склонность к созданию социальных типов и больших панорам (Balzac, Zola) — быт показывает общественный механизм.
- Россия: типы часто перерастают в уникальные личности с нравственной нагрузкой; быт входит в моральную судьбу персонажа (Толстой — быт крестьян и помещиков как поле нравственного поиска).
6) Пространственно‑временные акценты
- Французы: урбанистическая, парижская подробность, коммерческий быт, рост институтов; подробности бизнеса, улиц, гостиниц.
- Русские: более частые сцены провинции, имения, крестьянского труда, а также тесные городские интерьеры («низовые» слои). Пример: у Флобера — провинция и маленький город, но через призму буржуазных интерьеров; у Толстого и Тургенева — имения и сельские будни.
Короткие конкретные примеры
- Flaubert, Madame Bovary ($1857$): скрупулёзные описи мебели, платьев, магазинов и «свободный косвенный» показ мечтаний Эммы — внешняя точность + авторская ирония.
- Balzac, La Comédie Humaine: каталоги профессий, домов, судеб — быт как социальная машина.
- Zola (серия Rougon‑Macquart): натуралистические описания фабрик, кухонь, запахов — быт как детерминистский фактор.
- Gogol, Dead Souls ($\text{середина XIX}$): бытовая карикатура, гротескные списки чиновников и помещичьих домов — быт как сатирический материал.
- Tolstoy, Anna Karenina / War and Peace: крестьянский труд, устройство имения, быт семьи показаны с нравственным и психологическим анализом.
- Dostoevsky, Crime and Punishment: бедная петербургская бытовая атмосфера (комнаты, таверны, общежития) как фон для внутреннего кризиса.
Вывод: французская реалистическая техника более «внешне‑социологична», аналитична и иронична; русская — более «внутрення», нравственно‑психологична, с ярким смешением лирики, сатиры и народной речи.