Кратко — роль рассказчика в «Записках из подполья» эволюционирует от оглушающего монолога «подпольного человека» как провокатора и самозащитника к демонстративно противоречивому, фрагментированному сознанию; это делает его голос сознательно ненадёжным и позволяет автору ставить под сомнение и рационализм, и нравственную позицию самого героя. Ниже — развернуто и по пунктам.
1) Как изменяется роль рассказчика
- Начало: агрессивный, самоуверенный «эксперт» — он заявляет о своей исключительности, болезни, злости и сразу же пытается доказать правоту (речевая доминанта — защита «я»). Это создаёт эффект провокации и демонстративной рациональности.
- Средняя часть: повествование переключается в «исполнительный» режим — конкретные эпизоды (встречи, ужин, сцена с Лизой). Здесь голос становится более поведёнческим: слова героя не подтверждаются поступками, обнаруживаются противоречия между рассуждением и действием.
- Финал / рефлексии: усиление самоиронии и самоопровержений; герой то оправдывается, то признаёт ложность своих доводов, то сознательно злоупотребляет риторикой. Роль превращается в исповедальную и одновременно демонстративно театральную — он «играет» роль рассказчика и видит её как форму самозащиты и самоуничижения.
2) Приёмы, создающие эффект ненадёжности голоса (с кратким пояснением и эффектом)
- Противоречия и самопроекты (апории): герой постоянно опровергает собственные утверждения — показывает непоследовательность мышления; читатель теряет уверенность в истинности высказываний.
- Риторические вопросы и обращения к читателю: вместо доказательств — провокации и вопросы; создают ощущение манипуляции и скрытых мотивов.
- Интенсивная субъективизация / «монолог я» (первое лицо): отсутствие внешней коррекции делает рассказ односторонним и подозрительным.
- Несоответствие слов и поступков (поведенческая диссонансность): в сценах (напр., с Лизой) поведение героя опровергает его рассуждения о надменности, свободе и желании мести — показывает, что рассуждения могут быть прикрытием для скрытых импульсов.
- Фрагментарность и скачки по времени: перебивистая хронология, длительные отступления и резкие возвраты (эффект памяти и сокрытия фактов) — читатель замечает лакуны и возможную фальсификацию.
- Парадоксальность и гиперболизация: крайние формулировки (я «больной», «подпольный» и т.д.) усложняют однозначную трактовку — либо ирония, либо нарративное преувеличение.
- Ирония автора (диссонанс между голосом героя и авторской позицией): хотя текст от первого лица, композиция и финальные выводы свидетельствуют о дистанции автора; это метадраматизирует голос и лишает его полного доверия.
- Метаязык, саморефлексия и заявления о лжи: герой прямо признаёт, что может лгать или преувеличивать, — это приглашение к недоверию.
- Речевые маркёры неадекватности: обидная саркастичность, спонтанные приступы сарказма и обиды, капризные отступления, скобочные ремарки — всё это визуально и стилистически подчёркивает нестабильность повествования.
- Отсутствие внешней верификации: события известны только из слов героя; других точек зрения нет, следовательно достоверность сомнительна.
3) Эстетический и идейный эффект
- Ненадёжный голос позволяет Достоевскому показать внутреннюю полемику личности, разобрать «тип» человека разумного и поражённого «рационализмом» XIX в. и вывести читателя на морально‑философский диалог: кому верить — рассказчику или его «самому себе»? Ненадёжность — не случайный изъян, а приём, создающий полифонию и психологическую правду.
Короткий вывод: роль рассказчика меняется от претенциозного апологета до самоопровергающегося, театрального исповедника; приёмы Достоевского (самопро-тиворечие, несоответствие слов и дел, фрагментарность, риторика, ирония автора и отсутствие верификации) намеренно формируют эффект ненадёжности и социал‑психологической сложности голоса.