У Лермонтова снег обычно работает как природный символ романтического типа: отражение души, эстетический фон для трагической одиночки, знак чистоты и одновременно фатальной оторванности от мира. В эпизоде из романтической традиции снег описан возвышенно, пространственно (ширь, горы, метель), он создаёт эффект бескрайней стихии, сродство с которой делает героя и величественным, и обречённым — снег одновременно украшает и запечатывает путь (символ очищения через страдание и смерти, «снежная пустыня» как метафора внутренней изоляции).
У Юрия Мамлеева снег в иных контекстах меняет функцию: он редко выступает только как эстетический фон; чаще — как агрессивный, удушающий, маскирующий слой, который искажает реальность, скрывает трупность бытия или превращает мир в стерильную, бесплодную зону. В коротком мамлеевском эпизоде снег — не чистота, а враждебная обёртка, плотная белая поверхность, заглушающая смысл, смешивающая жизнь и смерть, реальность и кошмар; он усиливает ощущение метафизического ужаса, ничтожности личности и религиозно‑мистического разложения.
Ключевые контрасты:
- Эпоха и мировоззрение: романтизм (природа как зеркало души, героическая одиночка) vs поздний XX век / метафизическая проза (мира как пустота, природа как враждебная материя).
- Жанр/стилистика: поэтическая, музыкальная, образно‑идеалистическая речь у Лермонтова; прозаическая, плотная, часто гротескная и телесная деталь у Мамлеева.
- Семантика снега: очищение и возвышение / барьер и умирающая пустота; у Лермонтова — эстетическое возвышение и символ судьбы, у Мамлеева — экзистенциальное удушье и маскировка распада.
- Функция для героя: созвучие с внутренним состоянием, драматическое одиночество (Л.) vs источник ужаса, давление на сознание, разрушение границ «я» (М.).
- Политико‑социальный оттенок: у Л. снег может иметь романтические патриотические или экзотические коннотации (например, горная стихия); у М. снег часто резонирует с постсоветской пустотой, анонимностью, духовным вакуумом.
Итог: одна и та же природная деталь — снег — в разной эпохе и жанре превращается из символа возвышенной, судьбоносной чистоты и одиночества (Лермонтов) в символ метафизической пустоты, удушья и маскировки распада личности и мира (Мамлеев).