Кратко: аллегория в «Двенадцати» работает как художественный приём и как идеологический механизм — она превращает конкретную политическую ситуацию в миф/ритуал, придаёт революции сакральный, апокалиптический смысл и одновременно сохраняет иронию и сомнение. Ниже — сжато по функциям и их влиянию на восприятие образа революции.
Художественные функции аллегории
- Мифопоэтика и символизм: двенадцать апологетически коррелируют с двенадцатью апостолами — образ коллективного, архетипического субъекта, что возводит уличную группу в ранг мифической общины.
- Синкретизм религиозного и революционного: фигура Христоподобного в строю и религиозная лексика создают синтез библейского и политического символизма; это усиливает драматизм и масштабы сцены.
- Ритуализация и театральность: марш, повторяющиеся мотивы и канонические религиозные штрихи превращают прохождение в обряд — эстетическое оформление насилия и власти.
- Ирония и гротеск: намеренное сочетание святости и брутальности создаёт двусмысленность, которая художественно дистанцирует и одновременно обостряет восприятие.
- Персонификация/коллективизация: аллегорический коллектив стирает индивидуальности, делая «Двенадцать» эмблемой массы, а не отдельных людей.
Идеологические функции аллегории
- Легитимация революции: религиозные и мессианские мотивы придают революции «сакральное» оправдание — будто она продолжает или заменяет религиозное спасение.
- Мобилизация и мифотворчество: аллегория формирует образ революции как судьбоносного, исторического акта, способного вовлечь эмоции и волю масс.
- Маскировка и критика одновременно: образ Христоподобного и священной процессии может читаться как оправдание жестокости, но из-за гротеска и детальностей — и как ироническая критика сакрализации насилия.
- Деперсонализация ответственности: коллективный аллегорический образ смещает внимание с индивидуального действия и морали на судьбу и роль массы.
Влияние на восприятие образа революции
- Возвышение и увековечение: читатель ощущает революцию как эпохальный, почти божественный феномен, а не просто политическое событие.
- Эстетизация насилия: аллегория придаёт насилию ритуальную красоту, что делает его воспринимаемым как неизбежное, очищающее средство.
- Этичность и сомнение: двусмысленность символов порождает моральное напряжение — одновременно восхищение и отторжение; образ революции не даёт однозначного одобрения, он ставит вопрос о цене и смысле.
- Политическое использование: такая аллегоризация облегчала последующую идеологическую интерпретацию (в т.ч. советскую канонизацию), но сохраняла возможность контрчтения — критики культа насилия и утраты личности.
Краткий вывод: аллегория в «Двенадцати» делает революцию мифом и ритуалом, усиливает её эмоциональную и идеологическую притягательность, одновременно вводя художественную двусмысленность, которая сохраняет моральную напряжённость и открывает пространство для как оправдания, так и критики революции.