Кратко: межтекстуальность в «The Waste Land» — не декоративный приём, а структурный принцип и рабочий метод: цитаты, эпиграфы, мифы, религиозные и филологические реминисценции образуют коллаж‑палимпсест, который и восполняет, и подчёркивает пустоту «современного» языка и опыта. Сопоставление с русскими модернистами показывает общие стратегии (слоистость, полифония, сшивка «высокого» и «низкого»), но разные акценты: у Элиота — космополитический мифо‑кодификатор и пара‑научный паркет интертекстов с паретеxtual notes; у русских — чаще внутрироссийская мифология, литургическая/пушкинская матрица и более явная языковая экспериментальность (заумь, неологизмы, сценичность).
Развёрнуто (уровень — продвинутый), тезисно:
1) Типы межтекстуальности в «The Waste Land» и их функции
- Эпиграфы и паратекст (эпиграф из Петрония/священных текстов, заключительное «Shantih shantih shantih», санскритские формулы «Datta, Dayadhvam, Damyata»): создают авторитетный «фон», превращают стихотворение в трактат/ритуал и навязывают мифологическую сетку для интерпретации фрагментов современности.
- Множественные цитаты и реминисценции (Шекспир, митические сюжеты — Тирезий, фольклор, популярная песня, газетная фразеология): формируют «диалог» времён и регистров; столкновение регистров демонстрирует распад единого смысла и одновременно предлагает способы реконструкции значения.
- Многоголосие и фрагментация: монтажные переходы между речевыми масками (рассказчики, массовые голоса, личные лирические моменты) создают эффект коллажа — субъект современности рассыпался на голосушки и цитаты.
- Прагматическая функция ссылок: не только интертекстуальная эрудиция — ссылки становятся инструментом метрического и тематического упорядочивания хаоса (миф как карта для навигации по историческому пейзажу).
2) Как аллюзии и цитаты формируют многослойное смысловое поле
- Семантические наслоения: одна и та же сцена читается через разные культурные коды (библейский, классический, модерный), поэтому смысл многовалентен — читатель со знанием источников видит иронические, трагические и ритуальные уровни одновременно.
- Интертекстуальная ирония и дистанция: цитирование «высокого» в контексте опустошения (например, миф о возвращении/исцелении в условиях бытового и морального разложения) выявляет разрыв между нормой и фактом.
- Активизация читателя: текст требует реконструкции — ролей для читателя больше, чем для автора; распознать слои — значит собрать семантическую карту.
- Историзация современности: цитаты работают как метки памяти; «пустошь» становится результатом упадка длинного культурного цепа, что создаёт историческое измерение поэмы.
3) Сравнение — приёмы русских модернистов (Блок, Мандельштам, Ахматова, Маяковский, Хлебников)
- Общие приёмы: цитаты, библейско‑литургические реминисценции, обращение к классикам, смешение высокого и низкого, полифония и фрагментация.
- Специфика русской традиции:
- Литургическая и каноническая основа: у Ахматовой и многих «серебристых» — православная риторика и религиозная образность выступают как национальный «мифический» код (память, коллективная скорбь).
- Пушкинская и национальная каноничность: русские модернисты часто опираются на Pushkin/Pasternak как на пункт культурного отсчёта — интертексты становятся способами контакта с национальной традицией.
- Эксперименты с языком и семиотикой: Хлебников и футуристы вводят «заумь», неологизмы, звукопись, визуальные приёмы — интертекстуальность здесь не только цитирование, но и конструирование новой языковой материи.
- Социально‑публичный аспект у Маяковского: цитирование массовых форм (реклама, лозунги, уличная речь) используется как революционная поэтика, не просто для демонстрации упадка, а для политической мобилизации.
- Пара-текстуальные различия: русская традиция реже прибегает к учёным сноскам как у Элиота; интертекст чаще встроен в язык и ритм стихотворения, а не выносится в пояснения, поэтому «слойность» часто более экспрессивно синкретична, а не сапиентальна.
4) Отличие в эстетико‑функциональных установках
- Элиот: метод «мифа» как способ организовать фрагментарность современности в универсальную схему упадка/исцеления; метаповествование о культурной катастрофе, с опорой на «высокую» традицию и эклектическую библиотеку цитат; академическая дистанция (пояснения, филологизм).
- Русские модернисты: чаще локальная — национальная траектория смысла, сильнее выражена субъективность и память, драматизация коллектива, эксперимент с формой языка как способ реактивации смысла; политическая тематика и перформативность чтения/исполнения (особенно у футуристов).
5) Последствия для интерпретации
- Оба подхода создают многослойное семантическое поле, но способы «сшивания» различны: Элиот предлагает археологию культурных остатков, где читатель — археолог; русские поэты чаще предлагают соучастие — память, голос и язык как средства реконструкции и протеста.
- Межтекстуальность в обоих случаях делает текст «открытым» и полифоничным: смысл рождается в акте соотнесения, а не в монологическом высказывании автора.
Короткий вывод: в «The Waste Land» межтекстуальность — метод создания мифа‑карты современности посредством коллажа авторитетных и низовых речевых пластов; русские модернисты усваивают те же приёмы, но перерабатывают их через национальную традицию, литургичность и языковую авангардность, что даёт иные функциональные акценты (память, перформативность, лингвистический эксперимент).